30 октября в Арт-клубе ДУ состоялась встреча художников с Елизаветой (Лизой-Мари) Барановой – обрусевшей американкой и матерью девятерых детей. Лиза-Мари приехала в Россию с благополучного Запада в 90-х годах и была настолько очарована, что в итоге осталась здесь жить. Любители живописи и интересных историй пообщались с Елизаветой и узнали, как ей живется в России.
– Елизавета, как вы оказались в Сибири?
– Я приехала сюда впервые в 1989 году, это была первая большая группа студентов и аспирантов из Америки, посетивших Академгородок. Я закончила Университет штата Вирджиния по специальности «русское страноведение» и очень интересовалась Советским Союзом, поэтому была счастлива оказаться здесь. Мне было интересно знать, что реально находится за «железным занавесом». Всё было закрыто, мы только слышали, что здесь атеизм, и я хотела понять, реально ли люди верят в это (или не верят). Неужели же все здесь безбожники, возможно ли в принципе искоренить из души человека веру в Бога? Мне показалось оскорбительным, что можно обучить кого-то атеизму, отнять у человека внутреннее стремление к Богу. Сама я при этом тогда еще не была приверженцем какой-то определенной религии, просто верила в некую высшую силу, и всё.
– И какое у вас сложилось мнение насчет атеизма?
– На самом деле, в те годы в стране уже начинался подъем религиозного сознания, но в Новосибирске был открыт только один собор – Вознесенский. И нас повезли туда на экскурсию.
Вокруг была группа студентов, которая нас оберегала, а один из них меня все время дразнил и говорил: «комсомольцы не верят в Бога». Я его спрашивала, неужели он реально в это верит, а он не отвечал и пел эти слова как песенку. В Вознесенский собор мы попали на Троицу, все было в зеленом: одежда священников, платки прихожан, звучало дивное пение – в общем, неземная красота. И я увидела, что мой безбожник был так же поражен и глубоко тронут этой красотой, как и я. В общем, в тот раз и на других примерах я убедилась, что веру искоренить невозможно. Я интересовалась у всех знакомых, в том числе и на встрече со студентами НГУ, и многие говорили, что они чувствуют, что какая-то высшая сила существует.
– Откуда у вас возникла идея иметь много детей? Может быть, вы из религиозной семьи или представитель какой-то народности, где многодетные семьи – это норма?
– Традиционно много детей рожали в США католики, но, хотя моя мама выросла протестанткой и стала католичкой в годы учебы, потом отошла от католической веры, а папа был ученый, у нас в семье никто не был религиозен. Католики в США – это в основном итальянцы и ирландцы, и раньше именно они рожали много детей. Когда я родилась, среди них еще были большие семьи, например на нашей улице (я выросла в пригороде Нью-Йорка) их было несколько. Но теперь у католиков в США многодетность – редкое явление.
Я же пришла к этому на основе православной веры. Православная вера основывается на учениях святых отцов, которые писали свои труды непрерывно со времен Христа. Эти писания неизменны, в отличие от мнения современного католицизма. Традиции, каноны православной церкви также не меняются.
– Скажите, а ваш муж разделяет вашу веру, убеждения?
– Да, причем когда мы познакомились, он уже был православным. И познакомились мы в храме.
Это произошло, когда меня пригласили преподавать в НГУ английский язык и я вернулась сюда в 1991 году. Здесь мне мой новый гид (к иностранцам приставляли гидов) сообщила, что в Академгородке построили храм. Она примерно рассказала, где он находится, и в следующее воскресенье я прогулялась и нашла его. Тогда я убедилась и почувствовала, что и здесь та же красота, которую я видела два года назад в Вознесенском соборе. И испытала те же чувства.
Когда я услышала пение хора на службе, у меня возникло сильное желание попроситься петь в этом хоре. Я осмелилась подняться наверх и спросить у регента, как это можно устроить. Она сказала: сегодня поют дети, но у нас есть и взрослый хор. Регент пригласила меня на спевку и познакомила с будущим мужем, который также пел в хоре. Так мы начали общаться. Он учился в художественном училище и писал иконы для храмов и на заказ. И много рассказывал мне про православную веру.
– Он всегда был верующим?
– Нет, он относится к тем русским, которые приобрели веру после начала перестройки. Он жил жизнью художника, был хиппи, ездил автостопом по всей стране на какие-то встречи, тусовки. У него было множество приключений. Однажды ему пришлось даже рисовать портрет милиционера, чтобы доказать, что он художник. В одной из таких поездок его друг Валера сказал: «Надо креститься!». Дело в том, что хиппи в России отличались от хиппи в США. В США они протестовали против всех традиций, были наркоманами, в общем, вели асоциальный образ жизни. А в России это тоже был протест, но в большей степени духовный, интеллектуальный, против предопределенности жизни в советской системе. И религией советские хиппи интересовались.
Креститься они поехали автостопом в Псково-Печерскую лавру, где ранее крестился его друг, который и стал крестным моего мужа. Потом муж начал воцерковляться. Его друг Валера тоже пошел по этому пути, даже стал иеромонахом и потом игуменом.
– А вам не тяжело было столько рожать? Тут одного-двух родишь – и все, спина отваливается, долго восстанавливаешься после этого. А бесконечные стрессы. Плюс это материально тяжело, особенно в нашей стране. Понятно, что сообщество таких же родителей поддерживает тебя, в Городке оно сильное. Но все равно как вы справились?
– У нас с мужем было желание иметь много детей и была договоренность в начале совместной жизни – рожаем сколько Бог даст. Я не очень понимала вначале, как это все будет, но вышло действительно так, будто Господь решает все вопросы. Не у всех ведь верующих много детей, у некоторых их вообще нет, хотя так же уповают на Его волю.
Мы очень любим детей. Правда, примерно к пятому ребенку поняли, насколько это тяжело. Было туго материально. Мой муж уже работал арт-терапевтом и иногда писал иконы на заказ. У него фиксированная зарплата была 20 тысяч в месяц, и поэтому у нас чаще не было денег, чем были. Но нас выручала дача и наши родители. В основном его родители помогали, изредка мои тоже начинали кампанию в поддержку семьи, например, присылали деньги на лекарство или врачей.
Кроме того, есть целая община многодетных семей, которые передают вещи друг другу в пользование. Мы включились в эту систему, принимали вещи, передавали их по цепочке. Так что на одежду и прочие детские вещи мы фактически не тратились. Если деньги кончались, всегда была своя картошка и другие овощи, заготовки на зиму.
Детей воспитывали тоже исходя из возможностей, выбирали, на какие секции ходить – многое было и есть до сих пор бесплатно. Музыкальная школа, где дают прекрасное образование, ЦДТ. Мы обошлись без дорогостоящих секций, и я очень довольна, что мы смогли вырастить детей обладая весьма скудными средствами.
– А что с жильем?
– Долгое время мы все ютились на площади в 72 квадратных метра, и когда родился уже восьмой ребенок, стало понятно – надо что-то делать, мы не вмещаемся в эти метры. Поэтому лет десять назад мы начали шевелиться, бегать по приемным чиновников и так далее. Нам объяснили, что надо подавать документы на расширение жилплощади. В конце концов нам выделили трехкомнатную квартиру в Матвеевке. Это было дополнение всех недостающих квадратных метров. Мы продали свою квартиру и новую, получили землю в Ложке и построили дом. И к тому времени как раз государство запустило программы поддержки многодетных семей с субсидией на строительство, материнским капиталом, ежемесячными пособиями и т. д. Мы застали эту помощь уже с последними детьми, но она вполне реальная, наконец-то почувствовали поддержку государства. И получается, что верующий многодетный человек не остается один на один со своими проблемами. Неверующему многодетному, наверное, очень трудно, а у верующих есть помощь свыше, поэтому легче выживать.
– Все дети живут с вами?
– Трое уже живут отдельно. Старшая дочь сама стала многодетной матерью, ожидает четвертого ребенка. Учится в мединституте, закончила с перерывами 5 курсов из 6. Но она учится на одни «пятерки» и получала губернаторскую стипендию. Ее уважают и уже предложили работу после окончания.
Старший сын закончил мехмат НГУ и магистратуру, работает аналитиком. Третий ребенок (второй сын) уехал в Москву, он пошел по отцовским стопам, учится на художника-реставратора, в Свято-Тихоновском православном гуманитарном университете (поскольку здесь для него ничего подходящего по этой специальности не было). Заканчивает шестой курс и летом собирается жениться на девушке с иконописного отделения. Остальные шестеро дома. Один учится в НГУ, другой – в НГТУ. И четверо школьников.
В православной гимназии учились старшие, а младшие в гимназии N 3 в Академгородке. Старших мы пытались оградить от возможного дурного влияния неправославных сверстников, а когда мы укрепились в вере, семья стала большой, поняли, что у младших детей будет дома православное окружение и их можно отдавать в обычную школу.
– А вы вспоминаете свою родину, сравниваете с Россией? Не было ли искушения вернуться? К чему сложнее всего было привыкнуть? Как ваши дети относятся к Америке?
– У меня был трудный период в 96 году, когда родилась дочь. Я чувствовала сильное давление со всех сторон, все советовали, как я должна ее воспитывать. А у меня был американский подход. Например, я носила ее в рюкзаке-кенгуру, причем в Америке считается, что ребенка в нем можно носить с рождения, а в России тогда еще таких рюкзаков не было. И, конечно, все русские родственники да и просто бабушки на улице начинали давить, твердить, что я испорчу ей спину, что ноги будут кривые и так далее. Давали советы постоянно: как надо одевать ребенка, чем кормить, как лечить... Советы я уважаю, это способ сохранения традиционной культуры в России. Даже во время СССР более старые православные традиции сохранились, в том числе на уровне отношений, и это во многом благодаря тому, что старшее поколение говорит: делай так-то и так-то. Я это уважала, но выдерживала с трудом.
Муж тогда поступил в Центрально-Европейский университет в Будапеште на кафедру медиевистики (истории средних веков). В итоге мы провели в Венгрии 4 года, и наступило время определяться: готова ли я вернуться в Россию или хочу уехать на Запад. За это время я смирилась с некоторыми вещами и удостоверилась в своем решении остаться. Я страшно скучала по России и поняла, что она стала моим домом. Тем более, у нас третий ребенок тогда родился, а многодетной матери уже, как правило, советов не дают.
Другим сложным моментом была еда. Как выяснилось, в привыкании к другой культуре это одна из основных проблем. Конечно, моему мужу приходится есть всякие иностранные блюда из моих рук, но он любит мясо, поэтому любое мясное блюдо из моей американской кулинарной книги XIX века идет «на ура». Но я научилась готовить и основные русские блюда у своей свекрови. В основном это супы – борщ, щи, рассольник. Правда, я обычно готовлю супы в постные дни.
У нас в семье вся кухня делится на постную и скоромную. Американская кухня, как и русская, впитала в себя традиции многих народов. Я часто готовлю итальянские блюда – пиццу, лазанью, иногда индийские блюда, мексиканские. А недавно мы съездили в Грузию и обнаружили, что там идеальная еда для нас обоих. Специи – как я люблю, мясо – как муж, и все продукты доступны в России. Так что у меня теперь в рецепты добавились грузинские блюда.
Дети в Америке бывали, в гостях у американской родни. Но жить там, по их собственным словам, не хотели. Особенно им не нравится отношение к старикам, которых отдают в Дома престарелых.
– Говорят, в Америке сплошной фастфуд, дома люди не готовят.
– Да, есть такая проблема. Но сейчас в США началось движение за возврат к традиционной домашней кулинарии и даже садоводству, словом, к натуральной пище. Дело в том, что Америку настигла страшная беда – онкология. И она встречается буквально в каждой семье. Люди начали пытаться изучать проблему и пришли к выводу, что проблема лежит в химии. Обработке ею еда подвергается буквально на каждом этапе: от химического удобрения и пестицидов при выращивании до консервантов в готовых продуктах. Сейчас американцы спохватились и пытаются исправить ситуацию.
– А как вы справляетесь с таким количеством детей, как воспитываете?
– Я считаю, что воспитание детей – это очень сложная наука. Нужно вложить массу своего времени, усердия, старания. Сколько в детей вкладываешь, столько и получаешь. Задача непростая, ведь нужно заложить в них те ценности и понятия, которые обесцениваются в наше время. Это вера в Бога (ну здесь помогает церковь и православное образование), уважение к традиционной культуре и любовь к знанию. Любовь к традиционной культуре – это самое сложное в наше время.
Но я еще застала традиции в России, когда девочки-студентки в общежитиях на выход надевали юбки и сами готовили себе еду.
Конечно, с одной стороны, хочется дать детям свободу, чтобы они могли выбрать сами свой путь. А с другой стороны – привить им вкус, а это возможно через знакомство, погружение в традиционные ценности. Например, настоять на том, чтобы все закончили музыкальную школу. Дети, выросшие на классической музыке, слушают в основном именно ее, они видят, насколько она глубже и сложнее, чем тот же рок. Но и те из них, кто слушает рок, все равно ищут более мелодичный, с интересными текстами. Например, мой сын Николай, который учится в НГТУ, слушает рок-музыку, а я его не осуждаю, сама в свое время этим увлекалась. Мы делимся друг с другом впечатлениями, он мне показывает свои любимые группы, я ему – любимые мною когда-то. Например, я любила ранние композиции «U2», пока они не опопсели.
То же самое с одеждой. Мой муж надевает каждый день рубашку с длинным рукавом и брюки. Я считаю, что мальчики должны одеваться так же. Синие джинсы у нас под запретом, только черные, они больше похожи на брюки. Дочь носит юбки. Сейчас они полюбили худи. Я их уговариваю хотя бы не надевать капюшон, чтобы не походить на американских негров из гетто, которые называются «худами» из-за капюшона. Современная одежда – протест против традиций, а я ценю традиционную одежду. Вот на мне венгерская рубашка и платок – как носят женщины многих народов. В Венгрии в деревне я застала богатство традиционной многовековой культуры, одежда там есть на все случаи жизни: один комплект одежды на праздники, другой – на выход на улицу, третий комплект более изношенной одежды – на работу в огороде. После знакомства с носителями живых традиций я выбросила все свои джинсы и решила одеваться более традиционно. У меня мечта – носить какой-то сложный традиционный головной убор, вроде кички или сороки, что-то из этнографических залежей раскопать, но пока смелости не хватает. Я считаю, что женщина красивее с головным убором, особенно замужняя. Традиция, что женщина прячет от всех волосы и распускает только дома перед мужем – прекрасна. Вообще, я поняла, что традиционная культура, особенно одежда, у многих народов похожа между собой, и это интересное открытие для меня.
– Елизавета, вы образованный человек, удается реализовываться в профессии или вы только мама и домохозяйка?
– Я помогаю мужу зарабатывать деньги переводами, у нас переводческая команда. Он переводит с русского на английский, а я редактирую. Потом я переводчик в ИАЭТ на четверть ставки. Пишу статьи.
– Вы счастливый человек?
– Да. Думаю, да.
Елизавета Владова
Обратная связь