«Мы умеем и в жизни руду дорогую отличать от породы пустой…»

«Мы умеем и в жизни руду дорогую отличать от породы пустой…»
9 марта 2023

Геолог – профессия изначально мужская. Суровая романтика многодневных переходов, преодоление себя, трудный походный быт. Но и в этой профессии есть женщины, как и везде. Итак, знакомьтесь – Светлана Борисовна Бортникова, доктор геолого-минералогических наук, заведующая лабораторией геоэлектрохимии Института нефтегазовой геологии и геофизики им. Соболева СО РАН. Светлана Борисовна занимается перспективным направлением – отходами обогащения руд.

– Светлана Борисовна, расскажите, как вы оказались в науке?

– Обычным путем – окончила наш университет. Жила в Новосибирске, 35 лет ездила в Городок и обратно, но с недавнего времени наконец-то здесь, в Городке, мы с семьей обосновались. После окончания ГГФ НГУ распределили в СНИИГИМС, проработала там 9 месяцев и тогда появилась возможность вернуться в Городок, в Институт геологии. Предложили место, и я с радостью согласилась, мне здесь все очень нравилось. Я счастлива, что работаю в этом институте.

– Вы все время в одном научном направлении развивались?

– Нет, диплом и кандидатская у меня были по рудной геохимии, мы исследовали рудные тела Салаирского рудного поля – нахождение золота, серебра, сульфидов и т. д. А потом, по чистой случайности, видно, того потребовало время, занялись отходами обогащения сульфидных и других типов руд. То есть начали с 90-х годов и до сих пор этим занимаемся. В принципе, проблема складированных отходов руд возникла относительно недавно, в 70-х годах прошлого века, и с тех пор исследованию процессов, которые происходят в этих хвостохранилищах, уделяется огромное внимание. Раньше не только в России, но и во всем мире отходы просто складировали во всякие «удобные» места – в озера, русла рек, долины и никто не думал, что со временем начнутся изменения минералов, многие металлы начнут распространяться в окружающей среде и загрязнять ее.

– Там же, наверное, еще и радиоактивные элементы присутствуют...

– Радиоактивными мы не занимаемся, но и без них «добра» хватает – это свинец, медь, цинк, мышьяк, селен, сурьма и прочие компоненты. Они распространяются с пылью, с растворами, с разными потоками, и, как мы недавно установили, большое значение имеет газовый перенос элементов из этих хвостохранилищ. Закономерность этих процессов мы и изучаем, но поскольку это отходы обогащения руд, а в прежние времена (да и сейчас, на самом деле) потери при этом процессе были очень велики, многие техногенные тела, как мы их называем, могут рассматриваться в качестве перспективных источников полезных компонентов для вторичного обогащения. И содержание металлов, в том числе благородных (золота и серебра) там зачастую достигает состояния современных отрабатываемых руд. А они уже извлечены на поверхность, их не нужно добывать, доставать из каких-то невиданных глубин – бери и пользуйся.  Но проблема в том, что для их переработки нужны соответствующие технологии, учитывающие, что помимо ценных металлов там находится много других элементов, типа мышьяка, сурьмы и так далее, которых гораздо больше в породе, чем благородных металлов. И проблема этих остатков существует и стоит достаточно остро.

– А почему они настолько слабо обработаны, что остались богаты благородными металлами? С чем это связано, с несовершенством прежних технологий?

– Не только, еще и с качеством руд. На том же Салаирском кряже это упорные руды, многочисленные сростки, из которых очень трудно получать селективные концентраты. И эта отрасль у нас в стране традиционно была дотационной. А когда в 90-х годах произошла перестройка, дотации закончились и многие предприятия просто развалились и вынуждены были закрыться. Эти печальные события происходили прямо на наших глазах. Мы приезжали и видели, как работает предприятие, как течет пульпа в хвостохранилище и так далее. И уже вернувшись на следующий год, заставали совсем другую картину: окна выставлены, фабрика разрушена, разобрана по кирпичикам и т. д. А поскольку эти предприятия всегда были градообразующими, именно вокруг них строились города и поселки, то люди при закрытии рудников и производств оставались предоставленными сами себе, поэтому выживали как могли.

Еще немало времени мы работали на Камчатке и Курилах...

Без имени-1.png

– Там тоже есть рудные отходы?

– Нет, там мы изучали вулканы. Дело в том, что процессы активно-вулканические и активно-техногенные очень похожи между собой. Они идут быстро по сравнению с геологическим временем, все происходит на наших глазах. И тоже все выходит на поверхность. На основании анализов, измерений, наблюдений можно сделать предположение об источниках вещества, о режиме функционирования магматических камер, глубине их расположения и в целом о вулкано-геотермальной системе.

 – При назревающем в мире дефиците полезных ископаемых ваше направление, наверное, будет очень перспективным?

– Да, хочется привести один вдохновляющий пример. У нас был известный Беловский завод, первенец российской металлургии, который был ориентирован на салаирские цинковые концентраты. Он тоже в свое время развалился на наших глазах и там остался очень богатый рудный отвал клинкера. Богат он свинцом, цинком, медью, ценными металлами. И недавно туда пришло предприятие-рециклинг – питерские ребята, получают ценные металлы, выщелачивая их из этих клинкеров. Мы с ними активно сотрудничаем. А после окончания своих работ они обещают оставить цветущий сад. Побольше бы таких примеров!

– Молодежь идет в геологию?

– Если пройтись по нашему институту, можно увидеть много молодых лиц. Очень хорошие ребята приходят из НГУ, с горящими глазами, с хорошими знаниями, с желанием работать, узнавать что-то новое. Направления они выбирают разные, у нас же многопрофильный институт... Точнее, сейчас это разные институты, но работаем все вместе, в одной упряжке. У нас есть геология, геофизика, причем геофизика тоже разная – и сейсмика, и магниторазведка, и электроразведка, у нас очень сильная школа, возглавляемая академиком М. И. Эповым, и конечно, геология нефти и газа. У нас сильные математики, которые сопровождают все расчеты, к ним приходят ребята с ФИТа, с ФЕНа, поскольку изучаем процессы, требующие хорошего знания химии. И здесь все они находят себя.

– Тяжело женщине в геологии? Экспедиции, громоздкие рюкзаки с камнями-пробами, все наравне с мужчинами…

– Говорят, что женщина в науке – это и не морская, и не свинка. Но это, конечно же, не про геологию. Не тяжело, наоборот, работа в экспедиционных условиях придает уверенности в себе. Если ты попадешь в тайгу, никогда там не пропадешь. Сможешь и дров нарубить для костра, и развести его, и палатку поставить, и сориентироваться на местности. И это все несложно, приходят молодые девчонки и легко всему обучаются. Это прекрасно, когда возраст позволяет спокойно бегать по горам, ощущать красоту природы, романтику. Нет, это прекрасно. Вот головой работать – не для всех геологов приятная часть работы. А экспедиции – это прекрасно!

– У вас есть какие-то хобби, увлечения? Может быть, театр, музыка?

– В прежние времена, когда я жила в городе, филармония была под боком, консерватория – через дорогу, культурная программа была более насыщенной, это было здорово. А с этими ковидными ограничениями, когда боишься за дверь выйти, все как-то поутихло. Что осталось? Любимая работа, семья, дача, словом, все как у всех. Двое дочерей, они тоже здесь работают, одна геохимик, вторая геофизик. Сейчас хоть нас и пугают новыми вирусами, но когда их не было? Будем надеяться на лучшее.

Елизавета Садыкова

Фото из открытых источников

Просмотров:

Вверх