В Картинной галерее ТРК «Эдем» на четвертом этаже недавно обновилась экспозиция. Один из новых художников на этой выставке – молодой сюрреалист Павел Подъячев.
– Павел, почему именно сюрреализм?
– Любое направление изобразительного искусства включает выбранную тему в сочетании с техникой исполнения. В рамках гиперреализма и фотореализма, которые появились в 70-х годах прошлого века, сейчас редко ставятся настоящие художественные задачи. Вместо этого происходит демонстрация изобразительных возможностей человека, соревнующегося с фотоаппаратом в исполнительской технике. Но писать реалистично обязан любой выпускник академии искусств. Художником же он становится тогда, когда поставит и решит интересную для искусства задачу в соответствующей технике, которая может быть даже нарочно примитивистской. Однажды стоит отойти от пленэрной живописи и перестать копировать привычные объекты. Реальность постоянно перед глазами, и для меня скучно переносить ее на холст.
– Ну я же не только про реализм говорю, направлений в живописи множество. Сюрреализм возник давно, в начале XX века, казалось бы, Сальвадор Дали, Андре Бретон, Поль Элюар и прочие все сказали в рамках этого направления. Правда, они хотели совершить глобальную революцию в человеческом сознании, усилить связь человека со Вселенной, у них были революционные задачи, которые они старались воплотить. Непонятно, воплотили или нет, но что принципиально нового в этом направлении можете сделать вы, Павел Подъячев?
– Для сюрреализма никогда не может быть навеки поставлена точка, не могут выполниться все задачи, потому что в сюрреализме нет возможности что-либо исчерпать. Количество доступных тем равно пространству неосуществленных возможностей, и то, что еще не пришло на ум, превышает все существующее во Вселенной.
– Ну это же, по сути, мир сна...
– Да, конечно, это также отчасти и сон. Можно сказать, что иногда я просыпаюсь, но в основном нахожусь во сне. Все образы, которые возникают в моем воображении, по большей части, не из этого мира. Поэтому в своем творчестве я говорю о том, с чем мне регулярно приходится иметь дело – о впечатлениях, ощущениях и атмосфере.
Возьмем, к примеру, эту экспозицию. Все предметы, изображенные здесь, на первый взгляд в основном знакомы; при этом, когда мы смотрим на эти картины, может возникнуть очень странное ощущение ирреального. Если такое чувство не возникает, то либо зритель по ошибке счел это привычным, либо, если только первое неверно, – тогда художник не решил задачу.
Вот посмотрите на эту картину. Она на первый взгляд вполне реалистична, ведь это пейзаж. Казалось бы, такой можно написать с мольбертом на природе. Но вы видите этот неправильный теплый туман, объединяющий задний план с холмом и травой переднего плана, эту группу сухих деревьев, создающих клетку из ветвей, и не положено знать, что находится за ними. Глядя на этот пейзаж, я чувствую, будто заснул и нахожусь на грани сна и яви, когда мозг еще не проснулся до конца, а с привычным миром вокруг что-то явно не так. Но я знаю это сюрреальное чувство из реального опыта.
– А вы для достижения этих состояний занимаетесь какими-то практиками, например, йогой сна?
– Нет, ничего для этого нарочно не предпринимаю. Это просто случается, таким же способом случаются и картины. Кроме личных внутренних состояний, на мое творчество самое большое влияние оказало искусство Михаила Врубеля, Здзислава Бексиньски, Яцека Йерки и Марка Райдена.
– У ваших творений принципиально нет названий?
– Да, потому что они должны интерпретироваться зрителем, но с обязательным особым безоценочным подходом: мы не знаем, с чем столкнулись и должны отказаться от привычных интуиций, склоняющих мысль к знакомым бытовым объектам и регулярным сценариям. Человек всегда легко даёт всему и моральную оценку – и здесь нужно усомниться в ее объективности. Вот, допустим, существо на одной из картин. Оно явно нечеловеческое, и его черты могут взывать к глубинному ужасу, заложенному эволюцией. Но ведь оно может оказаться высокоморальным, если только существо иного мира имеет моральные категории: быть может, у него отсутствует любое из представлений и чувств, понятных человечеству. Поэтому, еще раз повторюсь, – важен взгляд, не замутненный взаимодействием с привычным и обиходным.
– С какого возраста вы начали писать?
– С раннего детства, я уже тогда знал, что буду художником, причем сюрреалистом. Я рисовал какие-то странные раковины с трубами, непонятные состояния леса с непонятными существами, жизнь которых далека от человеческой. Дальше это развивалось и становилось более осмысленным.
– Сколько у вас времени уходит примерно на одну картину?
– Конкретно в этой экспозиции я работал со всеми картинами параллельно и все сделал в течение примерно полугода.
– А чем вы на жизнь зарабатываете, живопись же поди не прокормит.
– Почему, долгое время кормила, заказов было много. Но заказы в основном безвкусные, люди хотят фотографию перерисовать и так далее. И сейчас, когда у меня возник перерыв в халтуре, появилось время для моих собственных замыслов, я с неохотой думаю о новых заказах и собираюсь вовсе прекратить принимать их.
– Как вам здесь выставляется?
– Хорошо. Здорово же, когда люди, если даже они далеки от искусства, по пути в ресторан вдруг застают себя перед выставкой неожиданных картин. Они могут внезапно ощутить, что им это интересно. Шел за бургерами и вдруг – остановился, бургер выпал из рук – человек созерцает картину. Здорово это!
Елизавета Владова
Обратная связь