Невольные издержки юбилейной страды
Наша насыщенная научными учреждениями территория в последнее время часто отмечает юбилеи отцов-основателей. Сто лет со дня рождения, девяносто и девяносто пять… Добровольцы Великой Отечественной, поколение победителей - крупные ученые, создатели и провозвестники серьезных научных направлений и школ - их вклад в нашу культурную жизнь незабываем, слава их заслужена. В этом потоке чествований, несколько отодвинутом в сторону пандемийными ограничениями, затерялась прошлогодняя дата – столетие со дня рождения известного российского писателя, фронтовика-добровольца, поэта, организатора крупного литературного процесса в послевоенной России Леонида Решетникова (1920 – 1990). Нынче, 17 июня, ему исполнился бы 101 год. Краткие мои записки призваны в какой-то мере восполнить упущение.
Леонид Васильевич Решетников последние свои годы жил в Академгородке, рядом с Домом Учёных, в близком соседстве со знаменитыми коттеджами, где вместе с семьями обитали первопоселенцы Сибирского научного центра. Уникальная интеллектуальная среда, открытия и дискуссии, научные страсти, бушевавшие здесь, - вот что питало его творчество того периода, наряду с фронтовыми воспоминаниями, лиричными переживаниями, навеваемыми здешней первозданной природой.
Городок тогда достраивался, институты принимали пополнения новых сотрудников, готовые, с иголочки, жилые кварталы предоставляли им комфортные по тем временам квартиры. По особым велодорожкам проносились, как всадники, быстроногие велосипедисты, во дворах обживали песочницы и качели веселые, сосредоточенные на играх дети. И самое главное – успешность в делах. Лаборатории и кабинеты многочисленных НИИ давали перспективу отважной мысли, помогали утвердить и претворить в действительность самые смелые мечтания.
Общее приподнятое настроение испытывал и передавал другим стихами и Решетников, будто бы сторонний наблюдатель (литератор, а не остепененный технарь или, скажем, филолог), на самом же деле непосредственный участник событий, стихийный историк, своим неутомимым пером способствовавший этой героической повседневности
Не астроном, не астрофизик,
Не летчик даже – не лечу.
Отнюдь с галактикой не близок, -
Чего ж о ней я хлопочу?
Зачем хочу я всею силой,
Чтобы ракета, взмыв вдали
И опалив траву тротилом,
Ушла к Венере от Земли? (…)
О чем пекусь, покуда в небо
Глядит ракета на лугу,
Как о воде и черном хлебе?
Чтоб знать:
И это я могу!
До непосредственных путешествий в космосе дело, конечно, не дошло. Однако он не забывал напомнить, что Спутник уже был, Гагарин летал, многое на Советской земле наука осуществила, и в ближайшем будущем намерена осуществить еще больше. Одно из прозвучавших на всю страну стихотворений Решетникова «В Новосибирском Академгородке» тоже уже было написано и опубликовано.
В Новосибирском Академгородке
В таежный вписанный массив,
Как в раму вставленный набросок.
Он не закончен и не бросок,
Но по-особому красив.
Вокруг леса сжигает осень,
И он – в рябиновом огне –
Стоит спиной –
К прибою сосен,
Лицом – к речной голубизне.
Там – лес антенн радиолиний,
И подстропильные леса,
И прямизна углов и линий,
Домов и просек - сквозь леса.
Там, как аквариумы, зданья –
И свет, и тень сквозь них видны –
И вдаль, к высотам мирозданья,
Ладони крыш вознесены.
И с этих крыш, как глаз циклопа,
Под звездным небом просверкав,
На Марс взирают телескопы,
На мир каналов и канав.
И, взяв несвойственные свойства,
Свои превысивши права,
Живут там счетные устройства,
Как мыслящие существа…
И всё же полночью осенней,
Когда весь город тих и пуст,
Среди кустов мелькают тени,
И слышен сучьев громкий хруст.
С ветвей росы сбивая проседь
И, лист хватая языком,
Идут по старым тропам лоси,
Как тыщи лет, за вожаком.! –
Но вдруг – шоссе, крылечко дома,
Почтовый ящик для газет,
И свет от лампы, незнакомо
сверкающий в копытный след.
И вот они, в пару дыханья,
Стоят, скосив свой влажный глаз,
И долго смотрят в окна зданья,
Где спят биологи сейчас.
Из книги «Голубые пристани», 1966
Каким он запомнился мне
Леонид Решетников стал редактором моей поэмы «Сражение с молнией» и, по сути, открыл мне путь в литературу. Вот как это было.
К моменту моего обращения в редакцию журнала «Сибирские огни» за литературной консультацией, я имел опыт работы внештатным корреспондентом в томской областной молодежной газете, публиковал там же стихи. Литературную работу прекращать не собирался, но то, как она сложится, представлял себе весьма приблизительно, однако считал её так или иначе связанной с полученной специальностью врача. Так и случилось.
Получив диплом об окончании медицинского института, приехал в Кемерово, где уже самозабвенно трудился мой близкий друг по институту, ранее меня вуз окончивший. Он-то и поделился со мной своими переживаниями по поводу подготовленной и проведенной им необычайно ответственной, сложнейшей операции. Мой товарищ, столкнувшийся со смертельным проявлением лейкоза, решил применить новый метод лечения, состоявший в пересадке больному донорского костного мозга. Операция редкая, тяжелая по исполнению и сегодня, годы спустя, не всякому врачу и даже не любой из больниц доступна. Тогда же - тем более. Результат был убедительный: мальчик выжил, болезнь отступила. Мною овладело сильное побуждение рассказать людям об этом неординарном происшествии. Учитывая особые романтические обстоятельства события, а также сильный характер прототипа, самоотверженного фанатика медицины, я решил избрать для повествования крупную поэтическую форму. Написав поэму, отстукав на машинке текст, отправился в редакцию «Сибирских огней» и сразу попал в руки Решетникова. Он тут же, при мне, всё прочел, был немногословен, и, помнится, одну строфу даже одобрил, звучала она так: «Одиннадцатилетний школьник – уже судьба его видна: в его сосудах, будто в штольнях, идет гражданская война».
Впрочем, тем похвалы и кончились.
- Поэму беру. Но попотеть придется, - сказал он.
И Леонид Васильевич сразу, как говорится, взял быка за рога, был строг и не пропускал ни одной мелочи. Как только мы приступили к делу, робость моя испарилась. Я понял, что от меня требуется дело, одно только дело. Да, редактор оказывал определенный нажим на начинающего автора. Мне было указано на излишнюю пафосность некоторых глав, не полное владение техникой стихосложения, следовало также добиваться большей метафоричности, стремиться насыщать текст новыми образами:
- Герой ваш - новатор. Описывая его, и вам нужно отказываться от стертости и употребления банальностей.
Не всегда я соглашался с его замечаниями. И тогда он находил убедительные аргументы, опровергать которые я был не в состоянии. Например, уверенно произносил: «Здесь безвкусица. Подумайте. Как хотите, но надо исправить». И я, подумав, не находил причин отказываться от исправлений
Я постепенно уяснил, что если хочу специализироваться, как литератор, то просто обязан серьезно воспринимать его указания, видеть в них школу.
В конечном итоге наши совместные действия завершились публикацией на страницах журнала моей поэмы «Сражение с молнией», а, кроме того, Решетников рекомендовал Западно-Сибирскому книжному издательству выпустить её отдельным изданием. Дал ряд ценных советов.
Он, в частности, обратил мое внимание на главную особенность поэтического творчества: нужно добиваться полного соответствия содержания и формы в литературном произведении. С течением времени я всё больше осознавал смысл его фразы об испытаниях, выпадающих на долю писателя, зачастую чаще, чем на кого-либо другого:
- Вам предстоит пройти испытания водой, огнем и медными трубами. Не допускайте к себе настроений уныния, слабости, будьте мужественны, сбиться с пути легко, а вернуться на дорогу порой невероятно сложно, не все выдерживают, иные отказываются от борьбы, перестают расти в мастерстве, спиваются…
Наставления такого уровня нельзя не услышать.
Поэзия: от пробуждения к осмыслению
Он, если вдуматься, прожил биографию в чем-то будничную, но в чем-то и потрясающую. Сколько помнил себя, всегда трудился. Нес обязанности, выполнял долг и отдавал его - перед семьей, перед армией, перед отечественной литературой. Перед страной и народом. Слова не пустые.
Приобщаться к первоосновам народной жизни, воздавая должное культуре крестьянского труда, означало впитывать поэтическую сторону людского существования, проникаться её гармоничной стихией. И вот как это выглядело:
«Первые впечатления детства связаны с летом.
Первый, еще не жаркий луч солнца попадает на мою щеку, согревая ее. И тот же час я слышу прикосновение к этой щеке теплой материнской руки.
Мать, как и отец, уже на ногах и будит меня, чтобы я не пропустил пастуха: выпускать корову со двора - моя обязанность, которую я выполняю с большой охотой. Дело в том, что выгон стада на пастбище – это целое представление. Сначала по деревне неторопливо проходит пастух, взмахивая и звонко щелкая время от времени длинным, тянущимся за ним кнутом, который у нас в то время назывался махалкой. Вслед за этим хозяйки выпускают коров со двора. Выпускаю и я свою буренку. Когда все коровы и телята на улице, пастух подносит ко рту берестяной рожок и дует в него, выходя из деревни…» Так в автобиографическом очерке, напечатанном в книге «Дороги» (1984), Решетников повествует о некоторых эпизодах раннего детства.
Дальше – продолжение биографии, далеко не идиллическое. Семья многодетная, помощь родителям вызывается насущной необходимостью. Школа, техникум, вместо отработки по назначению - добровольная явка в военкомат, война (связист, сапер, армейский корреспондент). Подборка стихов, созданных буквально под огнем противника, и с колес увидевших свет в единственном тогда (1942) толстом журнале «Знамя». Кровопролитные сражения, гибель друзей, у самого смерть за плечами, ранения, награды. Тетрадки со стихами, принятые к печати… Первая публикация и череда следующих, в армии написанных и ей же, армии, посвященных. Издания самые солидные – «Красноармейская правда», «Красная звезда», собственным корреспондентом которой он служит три года, а вся военная служба Леонида Решетникова обнимает два десятилетия. Армия, как судьба…
Демобилизация в звании подполковника. Фронтовые знакомства и дружба с ведущими поэтами: Алексей Сурков, Михаил Луконин. Наконец, встречи с великим Твардовским, благоговение перед которым сохраняется навсегда. В гражданской жизни – редактор отдела поэзии в «Сибирских огнях», председатель Новосибирского отделения Союза писателей, секретарь Союза писателей РСФСР. Командировки и написанные по впечатлениям от этих странствий очерки – Австрия, Советская Арктика, Тихий океан, Енисей…
Слагая стихи, он мастерски подбирал детали. Его строфы сложены безупречно, это классика. Вот пейзаж начальной фазы Новосибирского Академгородка: «С ветвей росы сбивая проседь, и, лист хватая языком, идут по старым тропам лоси, как тыщи лет, за вожаком. (…) И вот они, в пару дыханья, стоят, скосив свой влажный глаз, и долго смотрят в окна зданья, где спят геологи сейчас».
Действительно, лоси тогда в Городок иной раз еще забредали и можно допустить, что заглядывали в окна биологов и поэтов. Дома в четыре этажа, чьи крыши вознесены к высотам, - милое и простительное преувеличение. С другой стороны, что вы скажете о «счетных устройствах, уже способных превышать (!) свои права, как мыслящие существа»)? Это в 1966-м-то году! Не нами сказано, но сказано верно: поэты – стихийные философы. Стихийные футурологи, добавим.
Решетников, несомненно, сам был выдающимся автором и как наставник помог не одному молодому автору стать на ноги, обрести голос в большой литературе. Согласно незаменимой пушкинской формуле: «Старик Державин нас заметил…».
… Уходят времена, свершаются судьбы поэтов, копятся юбилеи. Истинная поэзия не устаревает, слово не становится скучным, ибо запечатленное Время не исчезает бесследно.
Борис Тучин
Леонид Решетников. Стихи разных лет
Расставание с другом
А. Суркову
Дай обнять тебя, друг мой!
Ведь все ж – расставанье,
Не гулянье-страданье, - война впереди.
Я запомнил слова твои мне на прощанье:
- Или – холм впереди, или – крест на груди.
Всё же верю я, что мы встретимся снова.
На глухом перекрестке военных дорог.
Или – после войны - у порога родного,
Пыль походов стерев с побелевших сапог.
Но и всё же друзей растерял я немало.
Ты ведь знаешь о том по холмам у берез.
Так давай распростимся на этом привале,
Чтоб живым я тебя в моем сердце унес.
1942 г., Западный фронт
Думая о первом спутнике Земли
Карапуз-мальчишка, с веник ростом,
На ноги поднялся и шагнул.
И с трудом - не так-то это просто! –
Дверь из дома настежь распахнул.
Распахнул и замер у порога:
Необъятный мир кипел и пел.
И манила пыльная дорога
Выйти в неизведанный предел.
Так же вот, в пылу усердья,
человек, окинув окоём,
прорубил окно в небесной тверди,
чтобы глянуть за его проём.
И занялся дух от изумленья:
вот когда открылись и ему
дали – по плечу его стремленьям,
цели – по плечу его уму.
Показалось, что еще не жил он.
Не было ни предков, ни могил.
Было детство. Юность наступила, -
Время взлета, время пробы крыл.
Из книги «Сирень и порох», 1960 г.
Обратная связь