В память об отце
Одиннадцать тысяч знаков с пробелами – объем публикации, заданный редакцией. Трудно уместить в эти рамки жизнь человека, прожившего 91 год (1921–2012), со всем, что произошло за эти годы в стране, в душе и сердце. В жизни пробелов не было.
Его поколению досталась трудная жизнь – полуголодное детство, суровая юность, война, восстановление страны. Нам, послевоенным детям и детям наших детей, была подарена не просто жизнь, а жизнь мирная и спокойная, оплаченная невероятными жертвами наших отцов. И как бы потом ни складывалась жизнь уцелевших и победивших, чем бы они потом ни занимались, этот подвиг останется их главным делом.
Родился Падерин Геннадий Никитич недалеко от Байкала, в селе Кудара, 22 августа 1921 года, хотя по документам его день рождения приходится на 22 декабря. Метрики оформляли позже, видимо, за невозможностью сделать это в селе, а кроме того, в 20-е годы путаница с документами могла возникнуть и возникала легко. По линии матери – А?????????? ?????????? ?????????? ? ?? ??? ???????? ?????? ???????? ?????????? ?? ????????? ??????, ?? ???, ??? ???????? ??????. ?? ???? ? ???????? ?????? ??????????? ? ?? ????????. ???? ?????? ??????????? ??????? ??? ?????? ???????, ? ????, ?????? ????????, ??????? ?????????????.
бросимовой Александры Степановны – он был потомком казака Филимона Абросимова из Агинского округа, из тех, кто осваивал Сибирь. По отцу – Падерину Никите Дмитриевичу – из крестьян. Мама прошла медицинской сестрой всю Первую мировую, а отец, будучи хирургом, Великую Отечественную.
Рос в живописных местах Прибайкалья, у самого подножья Тункинских альп, на курорте Аршан, или, как мы по старинке говорили и говорим до сих пор, на Аршане. Горы, нетронутая природа, огромное небо, облака, цепляющиеся за обнаженные вершины, лес, сбегающий с гор в долину, минеральный источник, тишина Большой поляны с тихим, заросшим смородиной, ручьем, бурная речка Кынгарга, иногда переполнявшаяся от снегов или дождей, выходившая из берегов и тащившая тогда с грохотом огромные валуны, и сносившая все на своем пути, ее раскаленные на летнем солнце камни… Гармония, чистота природы наполняли душу, питали ее. Воспоминания о том времени, о родителях, о людях, живших рядом и косвенно или прямо повлиявших на его становление, вошли в рассказ «Под сенью Саян», опубликованный в одной из его последних книг «Русский шрам». Первые годы учебы прошли в аршанской начальной школе, а уже в 5 класс нужно было ходить за 25 километров, в село Тунка́. Жил на квартире у знакомых матери, а в субботу, сразу после уроков, отправлялся домой. Дорога шла в гору мимо кладбища и через лес, где иногда бывали и волки. В воскресенье шел обратно с котомкой, в которой лежал хлеб на неделю, испеченный матерью, да несколько луковиц.
На следующий год открыли школу в другом селе, поближе – всего в 15 километрах от Аршана, и это было уже гораздо легче.
В старших классах учился в Анжерке (теперь Анжеро-Судженск), где работал в больнице отец. Обладая превосходной памятью и любознательностью, учился легко, особенно хорошо давались гуманитарные предметы, в частности – русский язык и литература. Много читал, тогда же получил и первые уроки литературного мастерства от учителя по литературе. Жизнь была скудная и приходилось иногда ходить с отцом на охоту. Стреляли по очереди, поскольку ружье было только у отца. И отец пообещал ему купить ружье, если тот выучит наизусть «Евгения Онегина». Довольно быстро «Евгений Онегин» был выучен, а ружье куплено. Ходили с отцом и на лыжах, иногда по утрам до работы и школы успевали пробежать 10 километров. Эта тренировка очень пригодилась ему потом – в институте и на фронте.
В Новосибирский институт военных инженеров транспорта, НИВИТ (в послевоенное время НИИЖТ, теперь СГУПС), поступил в 1939 году. Поскольку институт был военным, студентов готовили и физически. Зимой регулярно, чуть не ежедневно, пробежки на лыжах, а летом подготовка в военном лагере в Юрге. Когда началась война, 10 лучших лыжников подали заявление в военкомат, но из военного института могли отпустить только с разрешения высокого начальства и пришлось посылать телеграмму Ворошилову. Когда пришло разрешение, они прошли месячную подготовку в военном лагере в Бердске, и в составе третьей лыжной бригады были заброшены в Карелию, для диверсионных действий в тылу врага. Их ушло 10, а вернулось только трое…
Из записной книжки:
«27 декабря
Каждый из людей, едущих на фронт, непроизвольно думает, что именно он останется жив, ибо он не может представить себя на положении убитого. Эта мысль идет от инстинкта самосохранения (рассуждаю).
18 марта
Да-а… Март идет к концу. 12 деньков и апрель… Солнышко печет мне затылок. Это напоминает аудитории НИВИТа, задние парты у окна, солнце весеннее, монотонный голос лектора и такое же настроение в сонно-разморенной, чуть шуршащей тишине… Жили в раю и не чувствовали этого. А все потому, что сравнить не с чем было.
6 апреля
…отправился наш взвод, дополненный до 40 человек из других взводов, в разведку. 4-го утром на большом озере были обстреляны фашистскими истребителями. Разбежались по обе стороны от лыжни и попадали в снег. Я видел, как у одного самолета появились дымки впереди мотора, и после уж зашипели пули вокруг нас. Я уткнул голову в снег и, затаив дыхание, крепко зажмурив глаза, ждал, когда же в меня ударится шипящая смертоносная струя. “Только бы не в голову”. Когда самолеты пошли на второй заход, я вспомнил про ППШ… Но он был весь забит снегом, а когда было прочищать его, готовиться к стрельбе, если фашисты пикировали уже на нас справа. Снова струя. Я прикрыл голову автоматом, сам же удивился своей наивности, и, уткнув ее в снег, следил за своими лихорадочными мыслями: “Хоть бы не задело, эх, хотя бы мимо”. И ждал, что вот-вот ударит...
|
| Никита Дмитриевич и Геннадий Падерины |
12 апреля
Я воспитываю в себе силу воли тем, что от хлеба (гр. 400), даваемого утром на весь день, я оставляю часть на обед. Ребята съедают сразу весь. И трудно не съесть, когда приварок – болтушка жидкая из ржаной муки. Все ждем улучшения».
Первые впечатления и все, что было потом - и трагического, и страшного, без прикрас, вошло в цикл рассказов «Из окопного вещмешка». Война глазами двадцатилетнего».
Когда снег начал таять и на лыжах передвигаться стало невозможно, бригада с боем вышла через линию фронта к своим. После переформирования, в составе 258 стрелковой дивизии сибиряки были отправлены на освобождение Воронежа, а потом, в начале сентября 1942 года, пешим ходом, ночами, чтобы не обнаружить себя, под Сталинград.
Из записной книжки:
«17 сентября
10 мин. назад комвзвода Степенку бомбой убило. Плакать хочется. Такой человек был.
18 сентября
Полдень. Солнце, ветер, пыль. Вчера с наступлением темноты ушли из злополучного оврага (ранило и комбата, и замкомбата) и отодвинулись в тыл на 12–15 км. О Степенко напоминает каждый шаг без него, без его добродушного юмора, рассказов, от которых все мы хохотали до болей в животе. А самое главное, не хватает его чисто братского, чуть ли даже не отцовского отношения ко мне. При появлении его как будто солнце для меня всходило и любые трудности становились не страшны. И такой человек погиб! Осталась на память мне от него плащ-палатка одна.
21 сентября
Вчера утром (ночью шел дождь) мы увидели красивое село перед глазами (сов-з Котлубань) и удивились: откуда? И, наконец, догадались, что дождем прибило всегдашнюю пыль, которая повседневно застилала горизонт непроницаемой завесой.
(Сейчас пулька мимо вжи-иу! Пригнула голову мою и ударилась в землю шагах в пяти)… (А рядом с тем местом мирно так кузнечик застрекотал. Вот это и есть: Война!).
22 сентября
Мы в укрепрайоне. Впереди нас есть части. Если они откатятся, мы задержим врага. Обошел метров 150 этого поля, где мы расположились. Трупов – полно. Нашел кобуру от пистолета, а сам пистолет по-видимому уже подобрали. Идем в атаку. Момент сближения с противником.
28 сентября
(написано неразборчиво, строчки разъезжаются, буквы малопонятны)
Перерыв объясняется тем, что именно 22-го я был ранен. Сейчас лежу в пересылочном госпитале. Самые яркие лица этих дней - санитарка Рая и сестра Шура, у которых я и лежу сейчас…».
В 42-м старший сержант Падерин был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, рассказ об этом «Запах полыни» был написан через много лет. Как и очень многие фронтовики, о войне он не говорил долгие годы, вспоминать никаких подробностей не мог и не хотел, а все, что смог, написал очень скупо, щадяще – слишком было тяжело ворошить то страшное прошлое.
Год в госпитале, пять тяжелых операций, возвращение в институт и уход из него в журналистику, путь в которую начинал в газете «Железнодорожник Кузбасса». Под руководством главного редактора Ивана Николаевича Филиппова начинающий журналист учился тонкостям профессии, ответственному, внимательному и деликатному отношению к людям, о которых пишешь, детальному изучению того дела, которым они занимаются. Об этом он написал в рассказе «Не справлюсь – уволят». Параллельно была заочная учеба в МГУ. Затем многолетняя работа в газете «Гудок», командировки по стране до самых восточных окраин – Камчатки, Сахалина, Владивостока, долгая командировка в Китай и работа, работа, работа…
Писал о железнодорожниках и глубоко вникал в их работу. О враче Евгении Коновалове, который на себе доказывал, что в экстремальных ситуациях можно собраться и выжить и только страх губит человека, и казалось, что именно автор плывет по бурному осеннему морю и ныряет в «кипящий» Енисей у Падунского порога и благодаря своей воле и находчивости благополучно добирается до берега. Уже в шестидесятые годы начал писать об ученых: о генетике Беляеве, о метеорологе Дьякове, об археологе Окладникове, о математике Марчуке и других и осваивал основы генетики, разбирался в метеорологии, археологии, проблемах, над которыми работал Марчук, травник Крылов и многие другие герои его очерков.
Что бы он ни писал, очерки или прозу, рецензии или небольшие заметки – все было занимательно, интересно и очень информативно. Он умел к основной теме набрать массу разнообразного дополнительного материала, расширяющего представление о предмете, рождающего у читателя желание искать, узнавать и разбираться самому. Умел построить повествование так, что с первых прочитанных строк возникал интерес: а что дальше? Умел детально изучить очень сложный материал, к примеру, генетику (очерк об академике Беляеве), и изложить его просто, занимательно и понятно даже для непосвященного читателя.
И очерки, и проза – это всё живые люди, когда-то прошедшие через его жизнь, это сама жизнь, жизнь страны, жизнь самого автора. Издано 27 книг, среди которых сборники рассказов, очерков, повестей, и это только на русском. Десять книг были опубликованы за рубежом, отдельно – публикации в периодике, которых больше сотни. И все его книги интересно читать, начиная с самой первой – «Беспокойное счастье», вышедшей в Иркутске в 1956 году. Они – история, своеобразный документ эпохи, потому что он писал о созидателях, которые строили, искали, мечтали и любили жизнь, и писал эти книги такой же искатель и созидатель, любящий жизнь и этих людей.
В 70-х годах перебрался в полюбившийся ему в пору работы с учеными Академгородок. До последнего работал. И как-то однажды, сидя за столом и глядя на занесенные снегом сосны за окном, сказал:
– Не понимаю, как мы выдержали тогда в Карелии... Четыре месяца в снегу, в мороз…
Эрта Плитченко (Падерина)
Обратная связь