Стационарный модуль Центра реабилитации диких животных несколько лет находился в Академгородке, на территории лесничества. Недавно мы узнали, что его там больше нет.
«Академгородок – это походу лес» – гласит шутливый лозунг, животных и птиц здесь огромное количество. Сейчас – время вылета птенцов, самое «сенокосное» для Центра и как теперь ему без постоянного «места жительства», нам рассказала специалист ЦРДЖ Елена Шнайдер, полевой орнитолог, выпускница ФЕН НГУ.
– Елена, а как получилось, что вы из Городка переехали, ведь раньше модуль был, насколько я помню, на территории лесничества?
– Туда мы попросились временно и всегда знали, что это – не наша территория, нам просто позволили какое-то время там находиться. Понимали, что может наступить такой момент, когда нас оттуда попросят и были к этому готовы. Нельзя винить за это владельцев, это их право и их ответственность.
– Но ведь там территория-то была – мизерная, строительный вагончик плюс пара небольших уличных вольеров, которые тоже минимум места занимали. А меж тем диких птиц и животных на территории Советского района и в окрестностях водится множество и модуль здесь был весьма актуален.
– Да, жалко. Тем более, что найти подходящую территорию непросто, у нас к ней специфические требования: она должна быть защищенной (например, в Кемерово в Центр пришли вандалы и поломали все вольеры, да и вообще, люди порой странные бывают), рядом с этой территорией должен быть хоть кто-то способный выскочить и погрозить кулаком в случае чего. Важно, чтобы рядом была остановка, потому что у нас большинство волонтёров не имеют личного автотранспорта... Лесничество было, конечно, в этом плане идеальным. Вообще в Академгородке много подходящих мест, но почти вся земля находится в ведении СО РАН, а у них очень жесткие ограничения по возможности кому-либо эту землю давать в пользование.
Мы, конечно, мечтаем о собственной, где можно было бы строить не времянки, а нормальные качественные вольеры. Много фирм, фондов готовы нас поддержать, выделить финансирование на постройку хорошего капитального вольера, но нам его просто негде строить. А добиться земли – не знаю, возможно ли это, нужно бегать по чиновникам. У нас на это нет ни сил, ни времени, мы все заняты уходом за животными. И пока какого-то стационара у нас нет, все размазано по городу, по отдельным волонтерам.
– Как давно образовался Центр? Насколько я знаю, сначала просто какие-то ребята взялись спасать хищных птиц в Бердске, а потом это переросло в целую организацию.
– Девять лет назад. Первый волонтер Центра появился действительно в Бердске, в 2013 году: Александр спасал травмированного коршуна.
А дикая хищная птица, надо сказать, это, пожалуй, самое сложное из всего возможного в содержании дома. Неправильным уходом ей очень легко навредить и сделать еще хуже, чем было. А кроме того, птица и сама способна навредить своему спасителю, покалечить его. Если голубя или певчую птичку могут взять себе семьи с детьми, попробовать выходить своими руками, их можно спокойно держать в клетке, то с хищной птицей все непросто. Ей нужно особое содержание, особое питание. Ее нельзя держать в клетке, только в свободном пространстве или большом вольере, питание тоже особое – грызуны, суточные перепелки, рыба, возможно насекомые, исходя из того, чем птица питается в природе. Ни в коему случае нельзя давать чистое мясо, без шерсти, перьев и костей…
Из первого волонтерского опыта стало понятно, что не только в Бердске, но и в Новосибирске для спасения диких птиц не существует ровным счетом ничего: никаких госструктур, специализированных центров, аналогичных тому, что есть, например, за рубежом.
Точнее, государственные органы может и готовы были бы помочь, но для этого у них нет возможности. Например, у нашего Минприроды нет ни стационара, ни специалистов. Поэтому, в 2013 году если ты подобрал больное животное и хотел, чтобы оно выжило, справляться надо было самому.
И, по сути, ситуация до сих пор не изменилась: справляться придется самому, просто теперь в городе есть люди, которые могут помочь, принять участие, взять животное на передержку, подсказать, в какую клинику обратиться, чем кормить, как содержать и так далее. Но организация до сих пор состоит из волонтеров, в стране вообще мало профессионалов в этой области, животных спасают в основном обычные люди…
– Ну вы же профессионал, насколько я знаю.
– Да, но кроме меня в Центре мало людей, имеющих хоть какое-то отношение к животным или к биологии. В основном это электрики, продавцы, менеджеры, секретари, студенты, есть, конечно, и ученые, но здесь – это просто люди, которые по разным причинам поняли, что готовы тратить свои ресурсы, время на помощь животным, оказавшимся в беде и людям, нашедшим этих животных.
– Раньше объединение называлось Центр помощи диким птицам, теперь – Центр помощи диким животным. Почему название поменялось?
– Как я уже говорила, наши волонтеры начали с самой сложной темы – хищных птиц, а потом пришли ребята, которые сказали, что хотели бы спасать певчих птичек, мы решили – почему бы и нет. А когда начали спасать бельчат, бельчат и ежат, пришлось переименовываться, потому что Центр реабилитации хищных птиц, который спасает ежат – это уже звучит забавно. Конечно, еж – птица гордая, но…
Волонтеры у нас узко специализируются. У кого-то хорошо получается выхаживать птенчиков, кто-то занимается бельчатами, кто-то обожает врановых – каждому свое.
– Сколько примерно сейчас у вас содержится животных и птиц, в общей сложности?
– Про всех не скажу, я месяц была в экспедиции, могу сказать про соколят, я курирую их выпуск в приемные семьи. Птенцов пустельги сейчас на реабилитации в одном помещении находится 12 штук, ими занимается семейная пара волонтеров. Соколят привезли в Новосибирск из разных мест и тех, кто здоров, бодр и весел мы сейчас будем рассаживать в дуплоны к приемным родителям – диким соколам, в каждый – по дополнительному ребенку.
– А какое самое экзотическое животное у вас в Центре было?
Смотря кого считать экзотическим. Ну, например, фазан был, сбежавший с фермы, красноухая черепашка, которую кто-то выкинул, множество змей, которые у кого-то сбегали, а соседи по подъезду в ужасе вызывали наших волонтеров (но владельцев, кстати, так и не нашли).
Как-то осенью много пеликанов залетело в Сибирь, их всех собирали в Барнауле и одного из них отловили в Новосибирске, передали в Барнаул и он зиму зимовал в конюшне. Фламинго был, им тут делать нечего, но иногда их в Сибирь заносит. Его передали в наш зоопарк, который еще мог тогда принимать птиц, а сейчас, после карантина по птичьему гриппу, с этим большие проблемы.
Еще нас порой вызывают к копытным, но тут мы ничего сделать не можем, кроме того, что позвонить в Минприроды, а они уже своих инспекторов присылают и вызывают Госветслужбу. Мы, как правило, делаем отцепление вокруг травмированного животного, чтобы ему никто не повредил.
Однажды у нас была беременная косуля. А особенности этого животного в том, что им нельзя долго неподвижно лежать, нарушается кровообращение и оно может потом насовсем обездвижить. Наши волонтеры героически вокруг нее день и ночь скакали, разместили ее в частном сарайчике, поднимали на ноги, растирали их. Потом она сбросила беременность прямо в машине, в момент транспортировки в ветклинику. В итоге, косулю подлечили и передали на конюшню, поскольку в природу возвращать было нельзя.
– Прошлые годы у вас множество мероприятий проходило: и в «Калейдоскопе», и у Академии, и в городе на разных площадках. Как вы карантинный год пережили, каким образом новых волонтеров набираете в наше непростое время?
С трудом пережили. Конечно, все эти мероприятия помогали собрать какую-то материальную базу, набрать новых волонтеров. Теперь учимся обходиться без этого.
У нас жесткие требования к волонтерам, остаются самые выносливые: 12 птенцов пустельги не каждый сможет в своей квартире держать. А те, кто не может, надолго не остаются. Поэтому основной костяк волонтеров у нас постоянный, стабильный.
Елизавета Владова
Фото ЦРДЖ
Обратная связь