12 июля в ДУ открылась юбилейная выставка одного из самых известных художников Академгородка, учёного-геофизика Ивана Кулакова, посвящённая 30-летию его творчества. Мы побывали на открытии и побеседовали с художником о его жизни и творчестве.
– Иван Юрьевич, в буклете к выставке одинаковое количество информации о вас как о художнике и как об учёном. Кем вы себя в большей степени ощущаете?
– Сейчас могу с уверенностью сказать, что учёным. Выбор был сделан лет 10 назад, а до этого времени я однозначно считал себя художником. В 90-е годы стыдно было признаваться, что занимаешься наукой, это означало, что ты – лузер, который не может ничего предпринять для собственного обогащения. И, конечно, художником быть гораздо романтичнее, особенно в глазах девушек, поэтому я везде себя позиционировал в этом качестве.
Но, с другой стороны, я много путешествовал, бывал в командировках за границей, и конечно, пользовался своим научным статусом, чтобы делать выставки в очень интересных местах. Обычным художникам довольно сложно обратить на себя внимание за рубежом, а мне в этом плане повезло. И это тоже был плюс в пользу научной карьеры.
– Где проходили самые крутые выставки?
– Например, в Нью-Йорке, в очень известной галерее, куда я попал совершенно случайно. В Монако, в Париже, в Берлине, Сеуле. В Ницце много было выставок. Мне тогда казалось, что будет выставка, напишут в газетах, покажут по ТВ, и – наступит полное абсолютное счастье. А потом в какой-то момент я понял, что вся эта суета абсолютно неконструктивна, «перекушался» (проходило по три выставки в год!), в общем, устал как физически, так и морально, и где-то с 2007 года я практически не выставляюсь за рубежом.
– У вас там картины покупались?
– Конечно, в том же Нью-Йорке галерея брала две трети от продаж (66 процентов), плюс к этому я должен был им подарить какую-то картину и заплатить 1000 долларов за работу. Тем не менее, продажи окупали всё, цены там были очень высокие. Потом у меня были ещё большие заказы в Губкинском университете в Москве, несколько больших пятиметровых панно, в офисе Шлюмберже. Это уже заказы, связанные с геологией. Всё это приносило деньги. А сейчас искусство для меня – это способ приятно проводить время. Мне доставляет огромное удовольствие писать картины, это отдых после рабочего дня. Отключаешься, включаешь музыку или книжку и – кайфуешь.
– Вы завели за границей полезные связи в богемной среде, познакомились с какими-то известными там художниками?
– На вернисажи приходили довольно интересные люди. Например, как-то в Париже на выставке среди шикарно одетых людей появился мужичонка немного бомжеватого вида, и все начали виться вокруг него. Оказалось, что этот 80-летний «бомж» – постановщик-хореограф в «Метрополитен-опера», благодаря ему появляются известные мюзиклы. В Монако тоже встречались интересные личности. Но мировых звёзд вроде Пикассо или Дали среди ныне живущих художников нет. Конечно, есть раскрученные люди, но это чаще связано не с талантом, а с пиаром.
– Вы сказали, что в каждый ваш творческий период вы – разный, может быть даже, это практически незнакомые друг с другом люди. Какой из них вам ближе сегодня?
– Сложно сказать. Например, французский период – очень чувственный, период влюблённости. Понятно, что сейчас я другой, я просто наблюдаю за человеком, который эти картины делал, любуюсь им. С одной стороны, это интересное время, жизнь в нём яркая, эмоциональная, но сейчас я бы никогда не смог такие картины создать, я – другой. Во все времена есть работы, которые мне очень нравятся, я считаю их удачными, а есть и проходные, и это нормально, даже у Моцарта не все творения гениальны. Но мне бывает жалко, что я перешёл на другую ступеньку и не могу повторить то, что делал, например, в Германии. Там были очень удачные картины, которые мне хотелось иметь у себя под рукой, но они, к сожалению, уже ушли от меня, и я их не смогу воссоздать.
– На кого из художников вы ориентируетесь, есть у вас кумиры? Или просто кто-то нравится, вдохновляет, близок духовно?
– Я стараюсь ни на кого не ориентироваться изначально. Когда я только начинал писать, мне казалось, что я – суперхудожник и то, что я делаю – суперкруто. Такое самолюбование смотрится сейчас смешно. Тем не менее, я всегда имел амбиции создавать что-то исключительно своё. Есть художники, которые мне нравятся, в том числе мировые, и наши новосибирские, вся гениальная когорта – Михаил Казаковцев, Сергей Мосиенко, Александр Шуриц, Олег Шелудяков. Нам очень повезло, что они есть в нашем городе. Ну и если брать великих – Пикассо, Дали, Модильяни – они действительно оказывают влияние на всю мировую живопись, но говорить о том, что я от них что-то беру, я бы не стал.
– На открытии кем-то было сказано: «Видно, что картины написаны учёным, они как бы математически выверены, просчитаны». Вы с этим согласны?
– Думаю, это касалось в основном фигуративных работ с сюжетами. Но… Иногда я думаю, вот в этой картине всё будет так-то и так-то, и – ничего не получается. Никогда. Мой мозг недостаточно умён для того, чтобы сделать что-то великое. Выходит то, чего ты совершенно не ожидал, самопроизвольно появляются какие-то персонажи, смыслы, сюжеты. И эти работы по-настоящему удачные. Вдохновение – очень призрачная материя, которую бывает сложно понять. Иногда бывает, что ничего не происходит месяцами, а потом вдруг раз – и что-то появляется. Это стихийный процесс. Как это всё происходит – я не знаю. Если бы знал, был бы счастлив. Но это точно не наука!
– Серия с Парамуширом, пейзажи – новый период в творчестве?
– Я бы назвал это недоразумением. На самом деле, никогда не любил пейзажи, считаю, что с природой нам невозможно конкурировать. Но, попав на Парамушир, увидел настолько фантастические виды, что грех было бы не попробовать перенести их на холст. Это была прекрасная экспедиция, она дала мне море вдохновения. И вроде бы получилось неплохо, но останавливаться на этом я не собираюсь.
На открытии выставки «Перекрёстки времени». Фото Анны Батаевой
– Какое место на земле для вас – близкое, родное, где вы чувствуете себя дома?
– Академгородок – единственное место в России, где я могу жить. Ни в Москве, ни в Петербурге, ни на Камчатке не смог бы. Возможно, только где-то за границей. Но Городок – это для меня особое место, я его очень люблю. Люди у нас прекрасные, тонко чувствующие красоту, меня это трогает до глубины души, до слёз. Далеко не везде люди способны реагировать на хорошую музыку, хорошее искусство. И, конечно, эти неповторимые дворы моего детства, где я и сам сейчас много гуляю с детьми, с собакой.
– Эта выставка – итог творческой биографии?
– До подведения итогов ещё рано, это всё-таки какой-то промежуточный этап. Надеюсь, что эта выставка послужит хорошим толчком для дальнейшего творчества.
Елизавета Садыкова
Обратная связь