М.И. Черемисина и Т.И. Заславская, Начало 60-х годов
В 2021 году вышла из печати книга «Мои воспоминания» доктора филологических наук, профессора Майи Ивановны Черемисиной, выдающегося учёного-лингвиста, специалиста в области изучения языков коренных народов Сибири, заслуженного деятеля науки РФ. Воспоминания Майи Ивановны представляют собой не только описания событий в личной и общественной жизни, но также её глубокие рассуждения о жизни человека и общества, о корнях и судьбах людей. Редакторы-составители к.ф.н. А.А. Озонова и Е.В. Шиплюк добавили в книгу стихи Майи Ивановны, рисунки, а также статьи, дающие представление о научной деятельности М.И. Черемисиной.
В сегодняшней публикации мы представляем вниманию читателей небольшой отрывок из книги – рассказ о периоде жизни Майи Ивановны, предшествующем её переезду в новосибирский Академгородок.
О болезни 1965-ого года.
Недавно, перебирая старые бумаги, а их у меня за жизнь накопился целый вагон, я нашла какой-то конверт на моё имя с неразборчивым казённым штампом. Заинтересовалась – что там такое? Оказалось, выписка из больницы, когда меня выпускали на волю в мае 1965-ого года.
Этот год был едва ли не самым тяжёлым в моей жизни. Семейная жизнь моя тогда, осенью, кончилась. Конечно, не легко и не просто. Было много такого трудного, о чём не хочется вспоминать. Я собирала все свои моральные силы, чтобы делать то, чего требовала текущая жизнь, вопреки тому, что это было невозможно трудно.
Дома у нас царило гробовое молчание. Муж целыми днями лежал на диване, отвернувшись к стене и укрывшись кожаном. Мне не было его жалко. Он не захотел или не смог принять равноправия и свободы в отношениях со мной.
А неравноправных отношений – к этому времени я вполне осознала это – мне больше было не нужно. Он этого так и не понял.
Дети, семья, муж – это было мне нужно. Но постепенно незаметное, почти игрушечное неравенство начало мне сдавливать горло, и тогда я стала это осознавать через поступки, которые были своего рода бунтом...
Я вела свою обычную полную нагрузку в пединституте. Пётр заведовал кафедрой и никогда не давал мне никаких поблажек в часах, я всегда работала, если не больше всех, то уж точно всегда была в числе самых нагруженных.
А у меня всё-таки было трое детей. Тогда ещё существовали домработницы, но ведь они только помощницы. Хотя Валя, последняя, была уже не работница, а член семьи и друг...
И работа... Я уже защитилась, и было очень многое сделано в направлении докторской. Я не могла не понимать, хотя и старалась не думать об этом, что, к сожалению, я гораздо сильнее мужа. А когда такие вещи осознаются, считай, браку конец. Развал находит себе разные пути, и самый банальный – другая любовь... Не развал из-за любви, а любовь потому, что развал стал неизбежен.
И рядом появился Другой...
Обо всем этом мне не хочется сейчас говорить. Может быть, когда-нибудь в другой раз.
На первый семестр в том году ложилась у меня основная тяжесть. Лекции, практические, потом, во время школьных каникул, первые две недели января, напряжённая, изматывающая работа на заочном... Потом экзамены... И всё это кончалось 25-ого января, в Татьянин день. В этот день тогда «по неписаному закону» начинались каникулы. И как я ждала этого дня!
Я дождалась этого дня, 25-ого января, когда должен был начаться для меня какой-то проблеск в сером тумане... Но в этот самый день у меня началось кровотечение. Я не спешила обращаться к врачу, думала – как обычно... Я посижу спокойно, полежу и пройдет. Но лежать было, конечно, некогда, надо было делать то то, то это, а мне становилось всё хуже. И когда, наконец, через «энное» число дней, я была вынуждена обратиться к врачу, пришла в поликлинику и оказалась в кабинете, доктор, осмотрев меня, даже мысли не допустила, чтоб отпустить меня домой: «Сейчас же в больницу! Вы что, шутите?» Я попробовала объяснять ей, что трое детей, они маленькие, но она не хотела и слушать: «У них есть отец. А так могут остаться вообще без матери!»
А я не могла вот так вдруг ехать в больницу, ведь я вышла из дома, не сказав даже Вале и детям. Но врач была непреклонна: «В таком состоянии я не имею права Вас из кабинета выпустить!» И тут же набрала номер, заказала машину везти меня в больницу. Но через несколько минут её куда-то вызвали, и я просто тихонько выскользнула за дверь и убежала домой.
А ходить-то я уже почти не могла. Пришла и легла. Валя скоро ушла куда-то. Я лежу и лежу. Как в полусне, в полусознании, день за днём, ночь за ночью. Потом, помню, позвонила Таня. Она уже раньше знала, что я больна и не ложусь в больницу. Позвонила, сказала, что Александра1 приготовила мне место в какой-то московской больнице. Я согласилась.
А потом как-то быстро мне стало хуже, совсем худо. Всё сделалось безразлично, бесцветно, происходящее отдалилось, отодвинулось далеко.
Валя, конечно, была тут, заходила время от времени. Что-то, наверняка, давала мне есть, да я и сама выходила в туалет и на кухню, но это было как-то неважно. Я совсем ничего не делала и почти ни о чём не думала, а это значит – само время как бы остановилось. Но в каком-то уголке сознания я помнила, знала, что скоро надо ехать в Москву, и ждала Таниного звонка.
В один из этих «дней без числа», часа в 3 или 4 дня, зашла ко мне Валя...
Это не было уж так неожиданно. Она была очень старая, дряхлая…
Но мы ж понимали, что надо же что-то делать теперь, и именно нам, а что, не знала ни я, ни Валя. Слышали мы, что быстро надо покойника обмывать. Говорю:
– Будем, наверное, обмывать?.. Тебе, Валя, приходилось?
– Нет, – говорит, – никогда.
И я говорю:
– И мне никогда…. Но ведь надо.
Посмотрела она на меня с сомнением:
– А вы встанете?
– Встану, Валь... Как-нибудь…
Вот и встала. Уж сама не знаю, не помню – как… Обмыли, одели. Конечно, Валя больше, но и я, сколько моих было сил. Не знаю, не помню, и тогда не ощущала, долго ли, быстро ли мы это сделали. Ни врача не помню, ни соседей – делала, что надо, а сама только ждала – лечь!
А тут телефон зазвонил – Таня. Спрашивает, готова ли я, выезжаю ли вечерним поездом или утренней электричкой. А из меня уже весь запас сил вышел, я уже и говорить-то почти не могла. Сказала, что умерла свекровь, теперь хоронить – нет, как же, куда я могу уехать...
Таня меня настойчиво уговаривала, что надо, необходимо ехать, но у меня в сознании всё это куда-то плыло…. Она, наверное, по голосу моему поняла, что плохи мои дела. Положила я трубку, пошла и легла, сплю – не сплю, ничего уже больше не жду.
А к ночи Таня сама за мной из Москвы приехала. Рано утром увезла меня Таня с собой на электричке.
Дорогу эту я плохо помню. Сидеть я почти не могла, как-то приткнулась, лежала в полудремоте, и больше ничего не помню. С вокзала Таня взяла такси и сразу в больницу... Там Александра Ивановна заранее заказала мне по знакомству место.
Забрали меня, поцеловались мы с Таней, и опять я долго себя не помню.
Как будто сдалась в чужие руки и телом, и чувствами, а мыслей просто как не бывало. Долго лежала. Около месяца. Понемножку стала поправляться. В начале марта выписали меня… И Александра, хорошая она была женщина! … Достала мне путевку в какой-то дом отдыха под Москвой.
Там я жила в комнате с хорошими простыми женщинами, была у меня с собой шерсть, по вечерам я вязала девочкам кофточки-свитера, днём, когда нет ветра, мы с женщинами на лыжах немножко ходили, в музей автобусом ездили, там совсем близко был какой-то филиал или вариант хохломы... Было мне хорошо, спокойно, я в себя приходила. Две недели там провела, тихо, спокойно, ничего не болит, ни о чём не думается. Казалось – теперь я здоровая.
Вернулась домой. Валя всё это время была с детьми. Варила, покупала, убирала, следила за ними, Пётр к ним не касался. Приехала я, а дома, конечно, стирки вагон накопился. Немудрено... Машины стиральной у нас не было. Мы с Валей пошли в прокатный пункт неподалёку, взяли машину, притащили её, ещё снежок лежал, прикатили. А потом ведь на наш высокий, дореволюционный 3-ий этаж приволокли... Воду налили, все перестирали, переполоскали...
Ну и на следующий же день снова у меня всё то же самое началось. Теперь уже положили меня, без разговоров, в наш родной роддом.
Я знаю, врачи там были очень хорошие. Я за них всегда готова поставить свечку, и спасибо им всегда говорю. Но только и они ничего со мной не могли поделать, не могли кровотечение остановить. А я только лежала и всё время, без перерыва, плакала. Ни о чём, тихонько, так просто, слёзы лились и лились. Нет, честное слово, так умирать – вовсе не страшно.
Поили меня всякими лекарствами и особенно настаивали, чтоб я принимала железо. В порошке. Господи, я не сопротивлялась, я все делала, что велели, отчасти потому, что мне было всё равно.
И вот в самом конце апреля собрался консилиум, и все они вместе, человека три или четыре опытных, очень хороших врачей, которых я и сейчас помню, если не поимённо, то как целостный образ, они все пришли в палату ко мне, сели вокруг и стали говорить, что все способы терапевтического лечения они уже перепробовали, и как сама я вижу, увы, эффекта нет. Если я хочу жить, необходима полная полостная операция.
– Мы понимаем, как это тяжело для ещё молодой женщины. Но вам надо жить.
А мне было в тот момент почти безразлично. Можно, наверное, сказать и без «почти». Нужно так нужно... Они облегчённо вздохнули и назначили операцию на 12 мая.
А 1 мая ко мне в больницу приехала Таня. У неё уже подошло время защиты, она опять оказалась в Москве, и была такая счастливая, обновлённая, окрылённая той жизнью, в которую она окунулась в Академгородке... А тут я – снова в той же позиции... Даже ещё хуже…
Она приехала и долго около меня сидела, говорила, утешала, успокаивала меня... Мне было так приятно, так тепло, что вот, рядом, со мной родной человек, говорит мне ласковые слова... Но мне казалось (наверное, это было не так), что успокаивать меня не нужно, потому что не было у меня никакого желания держаться за жизнь... В той жизни, которая у меня была, к которой мне предстояло выйти из больницы, я своего места не видела, и поэтому жить ощутимого желания у меня не было.
Зато я, как в сказку, хотела в Академгородок, который всей душой полюбила в тот самый первый раз, когда мы с Таней туда приехали – зимой 63-ого года. И тогда нам казалось, что так легко может сделаться, чтобы и мне туда переехать. Но потом оказалось, что это совсем нелегко, и все двери, в которые она стучалась, закрывались.
Только пару лет спустя я получила разгадку, но тогда надежды перебраться в Академгородок у меня не было, а я ощущала это место как единственное, где я смогу жить полной жизнью и быть счастливой.
Когда Таня вот так сидела возле меня, и мы разговаривали тихонько, я не могла ей сказать это такими словами, как говорю сейчас. Но, наверное, до нее дошло это моё чувство, то, что вот она та палочка, веточка или морковка, которая ещё манит меня и может мобилизовать мои силы.
Она тогда пообещала мне сделать всё возможное, чтобы забрать меня в Городок... И это её обещание неожиданно влило в меня какую-то мощную жизненную силу. Не надежду – это другое. Но вдруг пришло, будто с того света вернулось, желание быть и жить. Проснулись какие-то внутренние силы, которые в нас есть, а мы про них живём и не знаем...
Таня в тот же вечер уехала, но я уже ожила. Шли майские праздники, врачи и сестры отдыхали, про нас как бы забыли – а за окошком солнышко, голубое небо... ХОРОШО! В первый раз за долгое-долгое время я ощутила, что может быть «ХОРОШО!» Что жить – это хорошо.
6 мая появились врачи. Осмотрели нас всех. Моя доктор посмотрела на меня с удивлением и недоверием: кровотечение, которого никакие лекарства остановить не могли, само собой кончилось. Ничего не отменяя, она и не назначила ничего, что предполагалось назначить. Решили обождать «до после 9-ого».
10-ого мне сказали, что я здорова, и так вышло, что 12-ого, в день, назначенный для операции, меня выписали.
Соседки по палате, где я лежала, провожая меня, говорили:
– А ты знаешь, когда тебя привели, мы между собой подумали, что мол, вот, раковую к нам умирать привели... Видно, жить тебе ещё надо!
Слабая я была – такая, что едва на ногах стояла.
Очень слабая. Но совершенно здоровая...
1 Александра Ивановна Успенская, мачеха Майи Ивановны и Татьяны Ивановны, врач, заведующая станцией переливания крови при Боткинской больнице в Москве.
2 Варвара Дмитриевна Черемисина, свекровь Майи Ивановны.
Обратная связь