Записала и выслала в редакцию рассказ-воспоминания Сании Идрисовны Бяркисовой (дочери войны) её внучка Юлия Анатольевна Аксёненко, преподаватель вокала ДМШ №15.
В 1939 году родилась сестра Мазида. Мне было 6 лет. Дело было зимой в деревне Ломаты. Из деревни уехали жить в Крым несколько семей, в их числе наши соседи: Бикбаевы и Зурхармиевы. Они прислали из Крыма письмо о том, как хорошо там живут. Наш отец Бяркисов Идрис Хайрулович решил, что перевезёт нас туда. Продали домик, корову и поехали в Крым. Приехали в Евпаторию. Отец оставил нас на вокзале, а сам поехал искать работу. Через некоторое время вернулся за нами на машине, и мы все вместе поехали в деревню Чегелек Акмеченского района. Нам выделили домик – комната и кухня. Отец стал работать чабаном. Стали жить вроде ничего, нам даже понравилось. Люди хорошие, относились к нам по-доброму.
Наступил 1941 год. Наша мама Шамшруй родила двух девочек, Софию и Тафию, мне было 8 лет.
В феврале 1941 года отца забрали на войну (он в последствии служил в Керчи), увезли прямо с работы, мы с ним не виделись и не попрощались. Мама в слезах: «Что я буду делать с пятерыми детьми?»
Решили вернуться обратно в Мордовию. Из Мордвы в Первомайском районе (район немцы во время оккупации переименовали во Фрайдеровский) проживали ещё три семьи. Мама попросила председателя, чтобы нас отвезли к ним. Председатель дал нам лошадей и сопровождающего. Нас, конечно, встретили и мы вместе (Зурхармиевы там тоже были) решили вернуться на Родину, запланировали на завтра купить билеты. Но тут налетели самолёты, началась бомбёжка. Красноармейцы стали стрелять по самолётам. Сбить ни один самолёт им не удалось. Мы спустились в подвал. Мама потеряла моего братика Сашу. Он оказался снаружи. Мама кинулась к выходу, чтобы его вернуть, но ее не пустили. Там на улице вовремя бомбёжки красноармеец закрыл ребёнка собой. Его ранило, а наш Сашка остался невредим. К сожалению, мы не знаем имени этого героя.
Мама констатировала факт: «Никуда мы не поедем! Застряли!» Тем временем уже разбомбили почту...
Много немецких семей проживали в Крыму. Они вышли встречать оккупантов с радостью, с улыбкой, с хлебом и солью.
Как раз шла уборка урожая. В колхозе забрали весь хлеб, потом пошли по дворам. У кого были запасы, все забрали, молоко, яйца, курочек переловили, скот угнали. Немцев расселили по квартирам. Вскоре через нашу деревню стали гонять пленных: оборванных, грязных, босых. Ноги у них были обмотаны портянками, многие были ранены: кто в руки, кто в ноги, у некоторых была голова перевязана. Жутко было смотреть. Их загоняли на скотный двор и там держали. Деревенские жители приносили продукты, чтобы кормить пленных. Немцы расстилали палатку, скидывали в неё продукты, открывали ворота и бросали пленным. Воды пленным не давали. Мальчишки с обратной стороны сделали лаз и через него передавали воду. Как-то утром мы пошли посмотреть на пленных, но их там уже не оказалось. Много раз ещё перегоняли пленных. А еще через нашу деревню проезжали румыны, болгары, чехи, турки.
В конце деревни была трикотажная фабрика. Её растащили на дрова, потому что было нечем топить дома, соломы всем не хватало. Всё забрали у людей. Ещё ходили по кварталам, искали евреев. Каждую неделю проверяли паспорта.
Наш дом выбрали под госпиталь и всех из него выселили. В госпиталь поместили немецких раненых. А нас переселили в маленькую комнатку при школе. Это была комната уборщицы. Две кровати, стол, печка и небольшая плита. Первого сентября пошли в школу. Только мы зашли в класс и сели за парты, два румына в военной форме подошли к учительнице и приказали освободить школу, здесь теперь будет аптека. Учительница вся побледнела, сказала, что учиться не будем. Мы поднялись и ушли. Вот и вся учёба. В деревне была база, там немцы временно устроили клуб, где справляли день рождения Гитлера. Много немцев наехало в клуб, кто на машинах, кто на мотоциклах, девочек с собой навезли. Мы, дети, через щели смотрели, но ничего не понимали, что там происходило.
Однажды вечером к нам постучал в дверь человек. Он попросил чаю. Мама ответила, что чая у нас нет, есть только кипяток. Он зашёл и увидел, что мы сидим греемся у печки, уже ведь осень была. Мама налила ему в котелок кипяток, он ушёл, но через несколько минут вернулся с одеялом в руках. Мама, сказала, что не может его купить, нет денег. Человек указал на нас и сказал, что это детям, у него тоже есть жена и двое детей, он турок.
Через неделю собрали утром людей на краю деревни. Деревня находилась на трассе между Евпаторией и Керчью. Людям объяснили, что убили немецкого офицера, поэтому теперь их всех будут расстреливать. Немцы поставили конвоира и уехали. Так мы все и простояли до обеда. Мимо проезжал чехословацкий обоз. Обоз остановился, один чех подошёл спросить, почему мы тут стоим. Женщины ответили, что немецкий офицер мёртв, и поэтому нас скоро расстреляют. На конвоира накинулись, он убежал. Стали размахивать руками – показывать, чтобы люди разбегались по домам. Никто больше не приехал.
Те, кто работал на немцев, жили, конечно, неплохо, а так люди в большинстве своём голодали. Зиму пережили с голодом и холодом. Весной нам дали две сотки земли, чтобы сами выращивали урожай. Мы посадили кукурузу, она выросла... Люди бегут и удивляются. Бежит река, затопила гектары огорода, а дождя-то и не было! Мы, дети, побежали туда, ведь интересно же побулькаться. Но мама потом запретила нам туда ходить... Был колхозный сад. Там курагу сушили для немцев на открытом воздухе, яблоки снимали. Мы ходили собирать остатки, что на землю нападали, потому что были голодные. Опять пережили осень, зиму, наступила весна. Пока все живы.
Постучали в дверь. Мама спросила кто. Это был сосед Бабай Салах. Он сказал, что наши идут, а немцы удирают! Своих раненых грузят на машины прямо в нижнем белье и увозят. Был слух, что Москву взяли, но такого не может быть! В деревне жил немецкий чиновник. Он исчез вместе с семьёй... Пришли наши солдаты, но людям было давать нечего, потому что амбары были пусты, немцы унесли всё, что успели.
Мы так обрадовались, что наши пришли наконец. Однако радость длилась недолго…. Утром встали как обычно. Немножко было кукурузной крупы, мама сварила кашу, поели. Пришли люди, сказали идти на край села, там сбор.
Мама заплакала, собрала кое-какие вещи в большой узел, взяла с собой ведро, чайник и две чашки, несколько ложек, кое-какие одежонки. Оделись и пошли. На краю деревни нас ждали односельчане. Никто ничего не знал, зачем нас собрали. Подъехала первая машина, там уже сидели люди, туда погрузили еще людей, для нас места не оказалось, мы остались. Пришла вторая машина. Нас посадили в неё, повезли в Евпаторию к железной дороге. Там пересадили в вагон с людьми. Мама в угол вагона бросила узел, на него сели мы, поезд тронулся, а куда поехали, не знаем. Ехали 22 дня с длительными остановками. Продуктов у нас с собой не было. Доехали до какой-то станции, там можно было поесть. Мама с чайником подошла, налила несколько ковшиков, мы перекусили. Ехали потом ещё долго. Иногда поезд загоняли в тупик, держали по несколько часов. Люди разжигали костры у вагонов, выносили больных, переодевались, над костром вытряхивали вшей, стригли волосы… Так и ехали с остановками, поскольку шли эшелоны на фронт с боеприпасами. Возле вагонов продавали варёную картошку и молоко. Мама продала свои платья, на вырученные деньги купила продукты. На больших станциях подносили что-то типа супа. Люди были рады. К концу очередного дня поезд остановился, приехали в Узбекистан.
Открыли ворота – оказалось, это «кошара», где держат скот перед отправкой. Утром принесли суп, «шурпа» называется, дали одну лепёшку на семью. Вскоре за нами пришли мужчины, сказали, что будут распределять кого-куда по кишлакам. Нас поселили в квартиру. В ней маленький коридор, две комнаты, в комнате была плитка. С нами вместе поселили крымчанку с тремя детьми. Воды питьевой не было, за водой ходили в русский поселок, и потом её надо было кипятить. От сырой воды можно было схватить холеру или кишечную палочку. Маму взяли работать на комбайн. Весь день на жаре она работала, много пила воды, стала отекать, сердце заболело. Положили в больницу, а когда выписали, то перевели на работу в виноградник ухаживать за виноградом. Так как семья фронтовика, дали пять тысяч денег. На эти деньги мы купили две козы. Летом продержались. Наступила зима, коз кормить нечем, сена нет. Пришлось их зарезать, а мясо распродать, чтобы купить зерно. Есть надо было, а на хлеб карточки ещё не давали. Заболела мама. К концу зимы положили её вместе с сыном Сашкой в больницу. У него печень воспалилась. Их отправили самолётом в Ташкент. Я (меня зовут Сания) осталась с двумя сёстрами: Мазидой и Софией. А Тафия умерла ещё в Крыму, ей 1,5 года было. Мазида заболела, сутки полежала и тоже умерла. Возможно, что её змея укусила или скорпион. Люди похоронили... Мама ничего об этом не знала. Когда из больницы приехала, тогда и узнала. Опять с ней стало плохо от таких новостей. Снова попала в больницу. Я осталась с сестрой Софией и братом Сашей. 9 мая объявили победу над Германией.
После окончания войны нас стал разыскивать отец Идрис Хайруллович. В июне он забрал маму из больницы и вместе с ней вернулся к нам. Мы сидим, Санька забегает и кричит: «Папа с мамой приехали, пойдёмте встречать!». Мы побежали им навстречу. Отец нас с сестрой обнял: «Деточки мои! Настрадались! Заберу вас с собой на Донбасс! Вам здесь не климат!» Вещи распродали, потом к начальству в район за справками. Крымских татар из Узбекистана не выпускали тогда. Ну мы же не крымские татары! Мы с Мордвы! У родителей паспорта были мордовские. Приехали на вокзал. Билетов не достать. Отец переговорил с железнодорожниками. Они нам помогли, между вагонами в тамбуре нас посадили. Только сели, из вагона вышел проводник и спрашивает: «Как вы сюда попали?» Отец сказал, что помогли рабочие, нам нужно в Ташкент. Дал ему денег, после чего проводник согласился довезти нас в тамбуре до Ташкента. В Ташкенте купили билет до Донбасса. Ехали, сидя в плацкартном вагоне. Спали как придётся. Приехали на Донбасс. Не помню станцию, пошли пешком до деревни.
На Донбассе
Увидели дом, где корову держат. Постучали в калитку, вышла хозяйка, спросила, что нам нужно. Мама сказала: «Нам бы молочка купить, детишек напоить, они голодные». Вынесла хозяйка молока. Мы попили и пошли дальше на шахту, где работал отец. Шахта называлась «Анненка». Там рядом проживала семья татар. Отец попросился у них пожить временно. У них была маленькая комнатка, в которой жили беременная дочь с зятем. Нам предложили пожить в сарайчике, где стояла кровать из досок. Отец из общежития принёс туда матрас и одеяло. Маме надо было лежать.
Потом он пошёл нас регистрировать, чтобы получать хлебные карточки. Занял денег, принёс булку хлеба, отрезал по кусочку, перекусили. Затем пошёл добиваться жилья. В итоге нас поселили в общежитии в комнате, где уже жили две семьи.
В 1945 году мы с братом Сашкой пошли в школу в 1 класс, мне было 12 лет. В 1946 году перешли во второй класс, в 1947 – в третий. Но мне учиться дальше не пришлось. Мама лежала снова в больнице, отец работал. Софию оставлять было не с кем. Я с ней сидела дома. Наступил новый 1947 год. 6 января я в последний раз увиделась с мамой в больнице. Она мне тогда сказала, что плохо себя чувствует. 8 января мамы не стало, ей не было и сорока лет. Отец до вечера ничего не знал. Пришёл с работы, мы ему рассказали. Он побледнел и заплакал. На следующий день пошёл отпрашиваться с работы, чтобы похоронить жену. Договорился, чтобы лошадь дали увезти из больницы на кладбище. Мы с мамой так и не попрощались. Осталось нас четверо: папа, я, брат Саша и сестра София. Нищета беспросветная, хлеб да вода, так и жили. В магазине стали продавать хлеб. За ним была большая очередь. Я в пять утра её занимала и два часа всегда стояла. Маленько пожили спокойно. Папа работал, мы сидели дома. Так прошло лето. Первого сентября Сашка пошёл в 4 класс, я – нет, так как сестру дома оставлять было не с кем. Всё вроде бы наладилось.
Однажды отец пошёл на работу в третью смену (это с двенадцати ночи и до утра). Утром рабочие нам сообщили, что отца привалило обвалом, по дороге в больницу он скончался. Ему было всего 42 года (1905-1947).
Из больницы мёртвого отца привезли на ночь домой. Утром положили в гроб, который поставили на телегу и увезли. Верхом на гроб посадили Сашку, а нас с сестрой не взяли. Вот так мы трое (я, брат Саша и сестра София) остались сиротами. Нас хотели отдать в приют, но я не согласилась. Написала письмо на Дальний Восток, где жили наши родственники, что мы остались сиротами. Пришёл ответ: «Приедем за вами. Ждите…». В конце декабря за нами приехал брат отца дядя Мирон и забрал нас на Дальний Восток. Мы стали жить вместе с его семьёй.
Несколько лет прожила на Дальнем Востоке, вышла замуж за служившего в тех местах солдата, родила сына Анатолия и переехала с мужем в Новосибирск. В Новосибирске жили родители мужа. Вот так я оказалась здесь, так закончилась моя непростая история скитаний.
На фото из архива семьи:
Бяркисова Сания Идрисовна и участник боевых действий в Керчи Бяркисов Идрис Хайруллович
Обратная связь